Безнадежность - Страница 87

— Я знаю, что ты её любил. Помню. Но мне от этого не легче, и для меня это не повод, чтобы тебя простить. Что бы там ни жило в твоём нутре, отличающее тебя от других людей, разрешившее тебе творить надо мной все эти мерзости… я этого не понимаю. Но, несмотря на твои поступки, я верю, что ты любил меня. И как ни тяжело мне в этом признаться, когда-то я тоже тебя любила. Я любила всё хорошее в тебе.

Я встаю, делаю шаг назад, по-прежнему не отрывая от него взгляда.

— Ты не такой уж плохой человек, я это знаю. Но если ты любил меня, как говоришь… если ты любил маму… тогда ты обязан сделать всё возможное, чтобы помочь мне залечить раны. Ты мой должник. Я жду от тебя лишь одного — честности. И тогда я смогу покинуть этот дом хоть с каким-то подобием мира в душе. Я здесь только ради этого, понимаешь? Я просто ищу покоя.

Он всхлипывает и кивает, закрыв лицо ладонями. Я возвращаюсь к своему стулу, и Холдер крепко берёт меня за талию, всё так же сидя на корточках рядом со мной. Меня по-прежнему трясёт, и я обхватываю себя руками. Холдер, чувствуя, что происходит со мной, скользит ладонью по моей руке, нащупывает мизинец и подцепляет его своим. Такой маленький, едва заметный жест, но именно он даёт мне то чувство безопасности, в котором я нуждаюсь. Ничего лучше и быть не могло бы в этот момент.

Отец тяжело вздыхает и роняет руки.

— Когда я впервые начал пить… я кое-что сделал с младшей сестрой… но это случилось лишь один раз. — В глазах его неприкрытый стыд. — Это было задолго до того, как я встретил твою маму.

Моё сердце даёт трещину — он честен со мной, пусть и жесток. Но ещё больнее другое: он думает, если это произошло лишь однажды, то всё в порядке, ничего страшного. Я проглатываю комок в горле и задаю новый вопрос.

— А после меня? Когда меня увезли, ты делал это с кем-то ещё?

Он стремительно отводит глаза, и чувство вины, отчётливо проглянувшее в этом движении, для меня словно удар под дых. Я хватаю ртом воздух, стараясь сдержать слёзы.

— С кем? Сколько их было?

Он слабо качает головой.

— Только одна. Несколько лет назад я бросил пить, и с тех пор ни к кому не прикасался. — Он поднимает на меня глаза, в которых светится отчаяние и надежда. — Клянусь! Всего три девочки, и они оказались поблизости в худшие моменты моей жизни. Трезвым я могу контролировать свои желания. Поэтому я больше не пью.

— Кто была та третья? – спрашиваю я, желая, чтобы он взглянул в глаза правде, хотя бы на несколько секунд, прежде чем я навсегда уйду из его жизни.

Он кивает вправо.

— Она жила в соседнем доме. Ей было лет десять, когда их семья куда-то уехала, и я не знаю, что с ней сталось. Хоуп, это было много лет назад. С тех пор я никого и пальцем не тронул, и это правда. Клянусь!

Сердце в моей груди тяжелеет на тысячу фунтов. Холдер уже не держит меня, и одного взгляда на него достаточно, чтобы понять: он в на краю бездны, ещё мгновение — и сорвётся. Лицо его искажается невыносимым страданием, он вскакивает, вцепляется пальцами в волосы.

— Лес… — шепчет он с болью. – О господи, нет…

Прижимается головой к дверной раме, стискивает загривок обеими руками. Я стремительно встаю, подхожу к нему и кладу руки ему на плечи, боясь, что он вот-вот взорвётся. Всё его тело трясёт от беззвучных рыданий. Не знаю, что сказать или сделать. Он лишь повторяет «нет», «нет», снова и снова. Мне невыносимо больно за него, но я не представляю, чем ему помочь. Теперь я понимаю, что он имел в виду, когда признался, что любое произнесённое им слово кажется ему неправильным. Я тоже не нахожу ни единой фразы, способной облегчить его муки. Я лишь молча прижимаюсь к нему, и он, повернувшись, обнимает меня одной рукой.

По тому, как тяжело, короткими рывками вздымается и опускается его грудь, я понимаю: он изо всех сил пытается сдержать гнев. Я сжимаю его крепче, в надежде, что мне удастся предотвратить взрыв. Как бы мне ни хотелось, чтобы он… как бы мне ни хотелось, чтобы он физически расправился с моим отцом за то, что тот учинил со мной и Лес, сейчас мне страшно — Холдер настолько переполнен ненавистью, что вряд ли найдёт в себе силы остановиться.

Он кладёт руки мне на плечи и отпихивает меня в сторону. Во взгляде его — лишь тёмная пустота, и во мне немедленно просыпается потребность защищать. Я встаю между ним и отцом, не зная, что ещё я могу сделать, чтобы помешать ему броситься в атаку. Но меня там словно бы и нет: он смотрит на меня и не видит. Слышу, как отец встаёт за моей спиной, Холдер провожает его взглядом. Я оборачиваюсь, приготовившись гнать отца ко всем чертям из гостиной, но тут Холдер хватает меня за руки и отталкивает со своего пути.

Потеряв равновесие, я падаю, наблюдая, как в замедленной съёмке: отец наклоняется за диван, выпрямляется, держа в руке пистолет, и направляет его прямо на Холдера. Не могу сказать ни слова. Не могу закричать. Не могу пошевелиться. Даже глаза закрыть не могу. Мне остаётся только смотреть.

С безжизненным выражением лица, крепко сжимая пистолет, отец подносит ко рту рацию. Давит на кнопку и отводит взгляд от Холдера, говоря:

— На Оук-стрит, 35–21.

Рация выскальзывает из его руки и падает на пол передо мной. Я поднимаюсь, по-прежнему не в силах закричать. Отец встречается со мной взглядом, в котором застыла боль поражения, и медленно поворачивает пистолет.

— Прости меня, Принцесса.

Оглушительный грохот выстрела сотрясает комнату. Я зажмуриваюсь, закрываю уши руками, не понимая, откуда доносится высокий пронзительный вопль. Кричит какая-то девушка.